Пусть он придет ко мне, -- произнес Центральный Компьютер. Олвин перевел взгляд на председателя. Надо отдать ему должное, он не пытался торжествовать свою победу. Он просто спросил: -- Вы разрешите мне покинуть. Председатель оглядел Зал Совета, не увидел ни малейшего движения несогласия и ответил -- несколько беспомощно: -- Очень хорошо. Прокторы пойдут с тобой, а когда мы закончим обсуждение, то приведут тебя обратно. Олвин слегка поклонился в знак признательности, огромные двери снова раздвинулись перед ним, и он медленно вышел из зала. Джизирак последовал за ним и, когда створки дверей снова сомкнулись, повернулся к своему воспитаннику.

Откуда оно -- это искажение, Олвин понял в каком-то озарении, происхождение которого он не мог бы объяснить. Мир искривился на самом деле, это не были шутки зрения. Пронизывая тонкую пленку настоящего, Олвин каким-то образом схватывал основные черты перемен, происходящим вокруг него в пространстве. И в этот миг шепот генераторов превратился в рев потрясающей силы. Звук этот был в особенности страшен, потому что генераторы корабля зашлись в протесте в первый раз за все это время.

Хотя животные Лиза явились для Олвина целым миром, полным интересного и удивительного, более всего его заинтересовали две крайности среди людей. Очень молодые и очень старые -- и те и другие в равной степени казались ему странными и даже поражающими. Самый старый обитатель Эрли едва достиг двухсотлетнего возраста, и жить ему оставалось всего несколько лет. Олвин не мог не отметить про себя, что в этом возрасте его собственное тело едва ли претерпело бы какие-либо изменения, в то время как этот человек, у которого впереди не было целой цепочки жизней, воспринимаемой им как своего рода компенсацияпочти исчерпал свои физические силы. Волосы его были абсолютно белы, а лицо представляло небывало сложную сеть морщин. Похоже было, что большую часть времени он проводит, сидя на солнышке или медленно прогуливаясь по поселку, обмениваясь со всеми встречными беззвучными приветствиями. Насколько мог решить Олвин, старик был совершенно доволен жизнью, ничего большего не требовал от нее и ни в малейшей степени не был угнетен сознанием своего приближающегося конца. Это было проявление философии, настолько отличающейся от взглядов, принятых в Диаспаре, что Олвин никак не мог ее усвоить. Почему кто-то должен столь терпимо относиться к смерти, если она не является чем-то обязательным, если есть возможность жить тысячу лет, а затем совершить скачок через многие и многие тысячелетия, чтобы начать все сначала в мире, черты которого в какой-то степени предопределены и .

Вода должна быть совершенно Прежде чем Элвин мог придумать какое-либо объяснение, Хилвар присел, повернул голову набок и опустил правое ухо в воду. Сначала Элвин не понял, смысла этих нелепых действий, но затем сообразил, что Хилвар прислушивается. С некоторым отвращением - вода без единого светового блика выглядела на редкость непривлекательно - он последовал его примеру. Шок от холода длился лишь секунду; когда он прошел, Элвин слабо, но вполне определенно расслышал постоянное ритмичное биение.

Так вот -- таких воспоминаний нет, Олвин, поскольку ты -- единственный в своем роде. Мы пытались скрывать это от тебя так долго, как только могли, чтобы ни единое облачко не затмило твоего младенчества, хотя, я лично думаю, часть правды тобой, должно быть, уже угадана. Пять лет назад мы и сами даже и не подозревали об этой правде, но теперь не осталось никаких сомнений. Ты, Олвин,-- нечто такое, что наблюдалось в Диаспаре всего лишь несколько раз со времени основания города.

• Чувствуя настроение друга, Хилвар молчал, пока наконец Олвин сам не нарушил устоявшуюся тишину.
• Прошу простить мне мое невежество,-- сказал Олвин,-- но что это такое -- Шут и что он делает.
• Алистра сдавленно вскрикнула.
• Поэтому важно было сделать так, чтобы робот не услышал слов Элвина, обращенных к Центральному Компьютеру.
• Люди обращали на,нее внимание не больше, чем на воздух, которым дышали.
• Она увидела страх, столь отчетливо написанный у него на лице, и тут же решила, что Элвин находится в опасности.
• Президент окинул взором Зал Совета и, не обнаружив несогласия, ответил с некоторой растерянностью в голосе: - Что ж, очень хорошо.

Когда художнику неведома цель, отыскать ее для него не в состоянии даже самые чудесные инструменты. Олвин оставил свое никуда не годное малеванье и угрюмо вперился в пустой на три четверти прямоугольник, который ему так хотелось заполнить Прекрасным. Прошла минута, потом еще одна. Повинуясь внезапному импульсу, он вдруг удвоил масштаб оставшейся части этюда и переместил ее в центр полотна. Нет такой выход из положения был продиктован просто ленью. И равновесия совсем не получилось. И, что было еще хуже,-- изменение масштаба обнажило все изъяны исполнения, полное отсутствие уверенности в этих линиях, которые сперва смотрелись такими твердыми. Надо было все начинать сначала.

Надо нам подождать до утра -- если только мне не удастся сейчас разбудить одного из моих друзей. А мне бы, честно-то говоря, не хотелось этого делать -- разве что только в самом уж крайнем случае. Олвин про себя заинтересовался, что же именно Хилвар считал самым крайним случаем. И только он собрался предположить -- не без сарказма, -- что увиденное ими вполне стоит того, чтобы кого-то и разбудить, как Хилвар заговорил снова: -- Я вспомнил. Я здесь давно не был и поэтому не уверен. Но это, должно быть, Шалмирейн.