Он снова обратился к панели управления, и именно в этот момент уже не одно какое-то здание, а целый квартал перестал существовать и сменился гигантским овальным амфитеатром. -- О, да ведь это же -- Арена. -- воскликнул Хедрон. -- Я прекрасно помню, какой шум поднялся, когда мы решили от нее избавиться. Ареной почти не пользовались, но, знаешь, огромное число людей испытывало к ней теплые Теперь монитор вскрывал пласты своей памяти с куда большей быстротой. Изображение Диаспара проваливалось в прошлое на миллион лет в минуту, и перемены совершались так стремительно, что глаз просто не мог за ними уследить. Олвин отметил, что изменения в облике города происходили, похоже, циклично: бывали длительные периоды полного равновесия, затем вдруг начиналась горячка перестройки, за которой следовала новая пауза. Все происходило так, как если бы Диаспар был живым существом, которому после каждого взрывообразного периода роста требовалось собраться с силами. Несмотря на все эти перемены, основной рисунок города не менялся. Да, здания возникали и исчезали, но расположение улиц представлялось вечным, а Парк все так же оставался зеленым сердцем Диаспара.

Полный решимости без борьбы не сдаваться, Олвин сделал последнюю -- Скоро станет совсем темно. До заката-то нам ни за что не осилить всего пути. -- Точно. -- согласился Хилвар, с невероятным проворством рассортировывая многочисленные пакеты и свертки. -- Поэтому мы проведем ночь на вершине, а путешествие закончим утром. На этот раз Олвин вынужден был признать поражение.

Внезапно Хедрон услышал его голос -- несколько искаженный отголосками от стен этой огромной полости. -- Что-что. -- переспросил Хедрон, которому ну никак не хотелось трогаться с места, потому что он уже почти разобрал одну едва различимую группу черточек на карте. Но голос Олвина звучал больно уж настойчиво, и Хедрон пошел на зов. Глубоко под ногами виднелась вторая половина огромной карты, слабые ее штрихи расходились наподобие розы на вертушке компаса. Здесь, однако, неразличимы были далеко не все надписи: одна из линий -- о, только одна. -- была ярко освещена. Впечатление складывалось такое, словно она не имеет никакого отношения к остальной части системы.

По мере того как численность населения падало, человечество начало мигрировать, в результате чего Диаспар и остался последним -- и самым большим -- из всех Большая часть всех этих перемен никак не отозвалась на Лизе, но ему пришлось вести свою собственную битву -- против пустыни. Естественного барьера гор оказалось совсем не достаточно, и прошло множество столетий, прежде чем людям удалось обеспечить безопасность своему оазису. В этом месте картина, возникшая перед внутренним взором Олвина, несколько размывалась. Возможно, это было сделано намеренно.

Объяснение могло быть двояким: либо она была слишком неразумна, чтобы понимать его, либо же, напротив, обладала слишком большим разумом, свободой воли и выбора. В таком случае он должен был относиться к ней как к равной. Впрочем, опасность недооценить робота все равно существовала, но бояться его негодования все же не приходилось: машины нечасто страдают пороком самодовольства. Хилвар не удержался от усмешки, видя явное поражение Элвина. Он собрался было предложить Элвину, чтобы тот уступил ему обязанности по установлению контакта, но слова вдруг замерли у него на устах.

• Я привел его сюда, чтобы он встретился с Центральным Компьютером.
• Она -- в осознании того, что цель эта, так долго остававшаяся вожделенной, наконец покорена, что жизни теперь нужно придавать новые очертания, приспосабливать ее к новым рубежам.
• Олвин невольно отпрянул, но тотчас понял, что произошло.
• Хедрон мог, конечно, оказать ему содействие в поисках, но даже Шут разделял с остальными этот странный ужас перед Вселенной, что в течение столь долгого срока держал человечество внутри его крохотного мирка.
• И это лишь первая из бесконечного ряда твоих жизней.
• Он не находил .
• Планы его все еще были несколько туманны, но он не подвергался никакому риску, пока у него сохранялись дружественные отношения с обитателями Лиза.

Но этого следующего раза могло и не. Под призрачным светом бледнеющих звезд -- немало их погасло с тех пор, как отгремела битва при Шалмирейне -- Олвин боролся с собой и наконец принял решение. Ничто не переменилось. Горы снова встали на караул над спящей землей. Но поворотный пункт истории пришел и прошел, и человечество двинулось к своему странному новому будущему. В эту ночь Хилвар с Олвином уже не заснули и с первыми же лучами солнца свернули лагерь. Холм был осыпан росой, и Олвин, вышагивая, любовался сверкающими драгоценностями, которые огрузили каждую травинку и каждый листок. Свист мокрой травы поразил его, когда он пропахивал ее ногами, и, глядя назад, на холм, он видел, как прорисованный им след темной лентой вьется на алмазном фоне. Солнце только-только привстало над восточной стеной Лиза, когда они добрались до опушки леса. Природа здесь пребывала в первозданном своем состоянии.

Он всегда будет им недоволен и тем не менее всегда же будет сюда возвращаться. Ему нужно было добраться до центра Галактики, чтобы уяснить себе эту простую истину. Толпы собрались еще до приземления корабля, и Олвин призадумался над тем, как встретят его сограждане. Он довольно легко читал по их лицам на экране -- прежде чем открыть шлюз -- обуревавшие их чувства. Преобладающим, похоже, было все-таки любопытство -- нечто само по себе новенькое в Диаспаре. Вместе с тем на лицах отражалось и беспокойство, а кое у кого можно было заметить и безошибочные признаки страха. Олвин печально подумал, что никто не радовался искренне его возвращению. С другой стороны, Совет просто-таки радостно приветствовал его прибытие -- хотя, конечно, вовсе не из чувства дружеской приязни. Хотя Олвин и был причиной всего этого нынешнего кризиса, он единственный мог сообщить факты, на основе которых следовало строить всю будущую политику.